Бегство от абсурда.

Человек, который кажется счастливой и считает себя, не готова к поступку истины, она пока не может и не хочет ее знать. Она, как полагает Кьеркегор, является жертвой чувственности, и душа ее телесная. Внутри обыденности человек безусловно плоти, плоть связывает ее с миром. Плоть является источником радости и страданий. Близость к другим людям, общность мнений, оценок, образа жизни предполагает и пространственную скученность, тесноту во всей ее конкретности и чувственности. В карнавальном вакханалии, которая оттеняет, подчеркивает будничную монотонность, создается возможность будто обмениваться друг с другом телами, обновляться.

Обыватель, который не чувствует абсурда повседневности, знает только категории чувств, видя вокруг себя исключительно приятное и неприятное, отказываясь от духа, истины, красоты и др. Несмотря на все свое тщеславие и самолюбие люди обычно имеют довольно смутное представление о том, что значит внутренне расти, быть духовными, стремиться к тем высотам, которые заложены в человеческой природе как таковой.

"Представим такой соб" и дом, каждый этаж которого: подвал, первый, второй этаж и т.д. - имел бы свой определенный разряд жильцов; сравним теперь жизнь с таким домом: смешно и обидно, но разве большая часть людей не отдает в этом своем доме преимущества подвал? Все мы синтезом с духовным назначением, такова наша структура, но отказываются жить в подвале, в категориях чувственного? Человек не просто предпочитает жить там, ей это нравится настолько, что она сердится, когда ему предлагают этаж хозяев - всегда свободный, что ждет ее, - потому что, в конце концов, ей принадлежит весь дом "(Кьеркегор).

Слишком погружена в чувственное человек не имеет отваги и выносливости для саморазвития, для личностного роста. ее существования - это существование только настоящего, существующего, что в данный момент воспринимается чувствами. Причинно-следственные связи ослаблены, они никого не интересуют, каждая чувственная момент тяготеет к обособленного существования. Прошлое, настоящее и будущее существуют почти независимо друг от друга, оторвана и автономно детерминируя поступки человека.

Соответствие собственных страстей, тревог, меняющихся эмоциональных состояний воспринимается как соответствие к себе. Но к существенному, значимого в себе, а к мигание случайностей, нет времени на кристаллизацию. Многозначность каждой ситуации, в которой растворяется естественный человек, порождает хаос ощущений, иррациональность суждений, своеобразное самоуверенное невежество.

Кажущаяся беззаботность, ошибочная удовлетворенность жизнью вытекают из того, что большая часть людей живет, не слишком задумываясь над своим духовным назначению. При таком жизнь вроде ничем не рискуешь, а значит и не проиграешь. Однако риск все равно есть, и очень большой, риск окончательно себя потерять. Потому, рискуя и ошибаясь, человек учится, растет, движется вперед. Не рискуя же, она замирает, впадает в спячку, в анабиоз. Трусливо потребляя все блага мира, она безвозвратно теряет путь к себе, к своему настоящему "Я".

Обыватель лишен духовных ориентиров, и поэтому он увязает в сфере вероятного, откуда никогда не вздриты возможного. Он лишен воображения, живет банальным опытом, полагаясь на стечение обстоятельств, обычный ход вещей, и неважно, является он виноторговцем или премьер-министром. В возможном тот человек, который верит в высшие ценности и смыслы, сохраняет противоядие от отчаяния.

Личность является синтезом возможного и необходимого. "Брак возможного означает, что все стало для нас необходимостью или банальностью. Детерминистов, фаталист суть отчаявшиеся, потерявшие свое" Я ", так для них больше ничего нет, кроме необходимости" (Кьеркегор).

Человек не может не верить, верить в то, что все возможно, что впереди - море перспектив, в том числе и самых невероятных. А пошлость обывателя, как это ни прискорбно, лишена возможного. Его жизненная мудрость утешает себя тем, что избавилась возможного, рассматривая его как бессмысленную ерунду. Обывателю кажется, что он со своей трезвой рассудительностью загнал вероятно в клетку, а на самом деле он сидит в этой клетке сам, став рабом своей глупости и последним из париев.

Мое «Я» как синтез конечного и бесконечного сначала существует реально, затем, для того чтобы расти, оно проецирует себя на экран воображения, и мои мечты, фантазии, причудливые бред раскрывают мне бесконечность, бесконечность возможного. Мое «Я» включает в себя множество потенций; оно есть необходимость и вместе с тем то, чем я могу стать. Существует опасность чрезмерного разрастания сферы возможного, когда за имажинитарнимы построениями не остается времени для их реализации. Так «Я» постепенно превращается в сплошной мираж за нехватки чувства реальности, из-за отсутствия силы повиноваться, подчиняться необходимости. Человеку следует осознавать свои внутренние границы, природные границы, чтобы зря не строить калейдоскопом возможностей.

Классический обыватель не имеет ни собственного "Я", ни Бога, поскольку не имеет представления, соединенной с чувством реальности. Он не имеет представления, которая поднялась над туманами вероятного, вырвала бы с его границ и научила бы надеяться и бояться. Обыватель не просто не имеет представления, он ее не хочет, даже ненавидит.

Между воображение имеет свои законы. Она высоко возвышается над отраслью ума и витает в области неизвестного, непонятного и невозможного. Образ становится истинным, когда он является ценным и желанным. И что желаннее есть образ воображения, тем быстрее он воплощается в жизнь. Представлять - значит менять в себе и менять мир вокруг себя, образ так, живущий в душе, превращает душу. Как замечает Б.П.Вишеславцев, "воображение никогда не остается безнаказанным и безрезультатной".

Существует особая "логика красоты" и "логика веры", которые М.Шелер называет словам Б.Паскаля "логикой сердца". Полет воображения завершается восприятием идеального мира, идеальных отношений. Всякая идея и всякая ценность включает в себя постулат реализации, она должна представляться и воплощаться. Согласно Вышеславцевым, воображение можно рассматривать как движение идеи сверху вниз, как формирование материи с помощью идеи, как воплощение. Но воображение можно рассматривать также и как движение снизу вверх, как попытки эмоций возвыситься до идеального мира, и тогда это будет сублимацией.

Как говорит К. Юнг, "фантазия создает действительность, она мать всяких возможностей, все велико было сначала фантазией, в имагинации человека - источник всего творчества, и это самое ценное в нем!" Фантазия является основной творческой энергией души, преодолевает болото обыденности, рвется из абсурда к истинному бытию. Это мост между внутренним и внешним миром, между бессознательным и сознательным. Вырастая из бессознательного, фантазия расцветает в форме сознательного образа и меняет наше сознание. В ней - наивысшее выражение единства индивидуальности, которой лишена естественный человек.

Однако в мир иллюзий можно бежать и совсем бесплодно, прячась от реальных проблем, не имея сил и навыков для их решения. Человек может научиться жить своими представлениями и даже не замечать, не осознавать, как желаемое выдается за действительное как ясность омрачается искусственными построениями. И тогда кажется, что в мире вроде бы уже есть гармония, ум, любовь, милосердие, что не нужно никаких самостоятельных шагов, никаких усилий для их достижения. Оправившись от иллюзий, человек с новой силой чувствует абсурдность обыденности, свою неспособность примириться с ней и бессилие вырваться из ловушки.

Будучи здоровым и благополучным, удовлетворяя свои телесные потребности, обыватель остается в пределах непосредственного. Однако неожиданная болезнь, особенно когда она угрожает жизни, неизбежно прерывает монотонный жизненный ритм, требуя пересмотра ценностей и стремлений. Как выражается Кьсркегор, иногда существование именно помогает человеку, призывая ужасы, которые преобладают над ее низкопробной попугайские мудростью, и человек теряет надежду, а отчаявшись, вырывается из застойной равновесия и покоя. "Преимущество человека над животным заключается в том, что нас может отчаиваться; преимущество христианина над естественным человеком - в том, что он это осознает, а блаженство христианина - в возможности исцеления от отчаяния" (Кьеркегор).

Человеческой жизни угрожает инертное "бытие в себе", деперсонализация, отчуждение, растерянность. Человек, который согнулась под тяжестью окружения и вынуждена в рамках этого окружения повторять те же слова и жесты, привыкает к такому положению вещей, и ее повседневность воспринимается им как естественная. Хайдеггер противится такой картине мира, изображая общественную жизнь как искусственный и нелепый плод хаотических усилий поколений. Упорядочивая мир материи, предоставляя ему осмысленности и ценности, человек становится рабом своих собственных творений. Созданные ею вещи приобретают власть над ней. Поглощенная тысячами различных забот, человек теряет ощущение смысла бытия, перестает управлять жизнью. Она не действует свободно, а вынуждена выполнять разные функции. Она как бы становится еще одной вещью, бездумным орудием среди прочего и орудий. Целостность бытия и смысл жизни, разбитые повседневной суетой, утрачиваются, а недвижимое, пассивное прозябание заменяет настоящую жизнь.

Необходимо перестать заниматься миром вещей, вырваться из его плена, "Какой бы расколотой, однако, не сдавалась повседневность, она все-таки, пусть лишь в виде тени, еще содержит в себе сущее как единство" целого ". Даже тогда, и именно тогда , когда мы не заняты непосредственно вещами и самими собой, нас захватывает это "в целом", например, в случае настоящей скуки. К ней еще далеко, когда нам просто скучна эта книга или тот спектакль, и профессия или это безделье. Она врывается, когда "тоска берет". Глубокая тоска, бродит в безднах нашего бытия, как густой туман, смешивает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия. Этой тоской несколько открывается сущее в целом "(Хайдеггер).

Есть люди, которые находятся в гармонии с обыденностью, а есть такие, кто постоянно испытывает свою коренную неприспособленность к ней, мучительную дисгармонию. М.О.Бердяев всегда относил себя ко второму типу и вспоминал, что с момента пробуждения его сознания он чувствовал глубокое отталкивания от обыденности. Но жизнь мира, жизни человека в значительной своей частью - это обыденность.

"Лишний", "чужой", "посторонний", "заброшенный" - так философы-экзистенциалисты обозначают свое место в мире. В Сартра находим образы человека-ком ахи, медузы, лангусты, человека-краба. "Страх" Ясперса, "тревога" Хайдеггера, "скука" Камю, "тошнота" Сартра - все эти состояния человек переживает, пытаясь вырваться из плена обыденности.

Принадлежит различать тоску, страх и скуку, отмечает М.Бердяев. "Тоска направлена к высшему свету и сопровождается чувством ничтожности, пустоты, бренности этого мира. Тоска обращено к трансцендентного, вместе с тем она означает незлиття с трансцендентным, бездну между мной и трансцендентным ... Это до последней остроты доказан конфликт между моей жизнью в этом мире и трансцендентным ... Страх и скука направлены не на высший, а на более низкий мир. Страх говорит об опасности, которой грозит мне ниже мир. Скука говорит о пустоту и пошлость этого низшего мира. Нет ничего безнадежной и страшнее эту пустоту скуки . В тоске есть надежда, в скуке - безнадежность ".

Хайдеггер называет еще одну возможность выбраться из болота повседневности, из плена ситуативности. Такая возможность открывается благодаря радости от присутствия любимого человека. Такой настрой превращает окружающую действительность до неузнаваемости, делая все вокруг каким-то другим, особенным, и дает нам - в свете этого уникального состояния - почувствовать себя посреди сущего в целом.